Негативы.
Было это годах в семидесятых.
Среди деревушек, что кучей лепились друг к дружке вдоль берега реки Вели, была и наша, Шалопово. Не очень большая - домов десять, но зато рядом с ней находились колхозные поля и гаражи. Как ни странно, именно там, в гаражах, можно было обычно найти Петра Ивановича Самохина, с виду городского интеллигентного паренька лет тридцати. В неизменных круглых очочках и маленькой сумкой через плечо, он ковырялся в тракторах и косилках, и даже самые древние развалины оживали под его руками за считанные часы. Самохин отучился где-то под Питером в инженерном, и лет пять назад по распределению попал сюда, да тут и остался. В деревне ему нравилось - тут были простые и добродушные люди, свой дом, любимая работа и красивые виды в любое время года.
Петр Иванович увлекался фотографией, и почти никогда не расставался со своим новеньким ФЭСом, чтоб не упустить какой-нибудь хороший момент для снимка. Он выписывал журналы и книги по фотографии, и как-то обмолвился, что в "Советском фото" есть пара его статей. Петр был неизменным фотографом на свадьбах, похоронах и даже заседаниях, а в местной газетке постоянно появлялись его снимки.
Подвал дома Самохин оборудовал под лабораторию, где и проводил все вечера, проявляя накопленный за день материал. Он не таился и иногда показывал её любопытным деревенским мальчишкам - а там было на что посмотреть: ванночки, тазики, разные бутылки с проявителями, закрепителями и прочими непонятными вещами, повсюду валялись негативы, и на веревках сушились проявленные фотографии.
На выходных или просто в свободное время Самохин часто уходил в лес, "искать красивые виды", как он выражался. Однажды это его и сгубило.
Как-то в субботу, в начале июня, взволнованный Петр завалился в дом к Ермоловым, где по выходным обычно мужики пили и играли в карты, и, пытаясь перекричать стоящий гам, сообщил нам:
- Мужики, я тут такое нашел! Идем за мной!
Ну, Петр Иванович слов на ветер не бросал никогда, и половина мужиков сразу же пошли за ним в его дом. Через пять минут он стоял в подвале и тыкал пальцем в большой, где-то 25 на 20, еще не высохший негатив. Там не было ничего примечательного: в центре фотографии было огромное черное дерево (кажется, дуб), по краям торчали ветви от кустов малины. Обычная фотография, такие в журналах сотнями печатают. Но Петр взволнованно показывал нам пальцем чуть левее дерева:
- Посмотрите сюда! Это маленький человечек! Вот, руки, ножки и даже крылышки за спиной, он летит на дерево! Как их там в сказках называют, ельф или фея! Вот тут, левее!
Мы присмотрелись. И, правда, пятно какое-то, похожее на человечка. Но тут Михей (наверное уже сильно поддатый был) выхватил негатив и, послюнявив свой большой засаленный палец, приложился к нему с другой стороны дерева. Получилось очень похоже на то пятно, что нам показывал Петр. Мужики посмеялись, и позвали Петра на гулянку, чтоб он, наконец, отдохнул от этих своих прогулок. Как ни удивительно, почти непьющий Самохин согласился. Михею мы по пути надавали тумаков, так что в тот вечер, да и потом, никто не заикнулся о снимке. Петр - парень хороший, зачем нам было обижать его.
Он и сам потом ничего не говорил по этому поводу, только стал чаще уходить на свои прогулки да, кажется, стал каким-то мрачным и задумчивым.
Больше тот случай никто бы и не вспомнил, но однажды Петр не пришел с утра в свой гараж. И на следующий день. Мы, конечно, заволновались и пошли к нему домой. У входа разделились: Семена Проханова (молодой был, белобрысый парень, хороший тракторист) послали в подвал, а сами разбрелись кто куда.
А потом Ванька Семенов нашел Петра на чердаке. Он висел в самодельной из какого-то провода петле, рядом валялась старая полуразваленная табуретка. Никакой записки с ним не было, так что мы, перекрестившись, вынули его и уложили на стол, послали самого молодого из нас, Матвейку Шикина за участковым.
Но Матвейка скоро прибежал назад с криками "горим!". Оказалось, горел подвал, взорвались реактивы. Семен шарил по кухне в поисках воды, чтоб затушить пожар, но там почти ничего не было, и, пока мы натаскали песка и воды с улицы, подвал весь выгорел, вместе с фотографиями и прочими причиндалами Петра.
Хоронили Самохина не одной деревней - много кто в округе знал этого парня. Потом по вечерам иногда вспоминали его, с грустью и некоторым удивлением, с чего бы это такой спокойный парень решил так закончить свою жизнь.
Где-то через месяц после той истории, мы снова сидели у Ермоловых, отмечали юбилей хозяина. Хорошенько, помнится, уже приняли, и вдруг Семен Проханов начал нести какую-то ахинею, кричал на весь дом: "Я вас вижу!", "Вы меня не достанете!" и в том же духе. Ну, мужики, ясное дело, смекнули, что парень допился до чертиков, и потихоньку довели его до дому.
А через час полыхнул семеновский дом. Матвей, помнится, и прибежал нам сказать. Мы все побросали и туда - явно Проханов по пьяни учудил что-то.
Когда добежали - дом уже здорово полыхал, а Семен с обгоревшими дочерна руками и закоптившимся лицом бегал вокруг него и орал дурным голосом, не чуя боли, что "теперь они у него не полетают".
Семью жалко - жена с годовалым дитем спала на втором этаже... А Семена почти сразу определили в Талаги.
Вот неделю назад и Семен скончался - тридцать лет в дурке пробыл - потому и вспоминаю эту историю. Говорят, что там он все время был тихий, только говорил иногда странные вещи, а за неделю до самоубийства его как подменили - буянил, набрасывался на санитаров и все время пытался как-нибудь покончить с собой. А потом умудрился спрятать у себя кусок веревки и повесился. Мне, как его родственнику (племяш он мой... был), отдали вещи. Немного там было: фотография жены с ребенком (месяц им был, Петр фотографировал, сразу как она вышла из больнички), мелки да его рисунки, где черным мелком коряво были нарисованы эти треклятые "феи", наподобие тех пятен, что Самохин нам показывал. Десять листов их было - и везде они: одна где-то на лугу; вторая у того самого дерева, что на фото было; над зданием сельсовета и еще у какого-то домишки. А на остальных, самых хорошо нарисованных - прямо у Семена дома: на кухне, в подвале в комнатах...
Сжег я, конечно, эти рисунки, окромя последнего, где их было целых три, прямо в спальне, над головами спящих жены и ребеночка Семена. Оставил на память. А после того, как сходил в так и заброшенный дом Петра, всегда держу в кладовой полную канистру бензина.
Там, в выгоревшем подвале, под чудом уцелевшим полом нашел я тайник Самохина – бессвязные записи на выдранных из тетради листах и три выцветших от времени негатива. На одном можно было узнать подвал, на остальных – кухню и спальню в петровом доме. И везде, везде были эти "феи", даже по две и по три, иногда летящие куда-то, иногда смотрящие прямо в объектив, на Петра.
